Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]
С тех пор эта мнительная сука постоянно настороже. Такие кренделя выписывает, что только поспевай-не зевай. Нигде не останавливается больше чем на неделю. Не берёт подельников. Не возвращается на старые лёжки. Дважды отращивал и сбривал бороду. И дважды же организовывал засаду на меня.
Первый раз это случилось год назад. Я тогда летел что есть духу, ухватив свежий след, который вёл в Малмыж — захудалый городишко в стадвадцати километрах на северо-восток от Казани. Таких ещё немало осталось по эту сторону Уральского хребта. Бессмысленные, никчёмные. Они и полвека назад еле держали голову над болотом. Сорокаминутная война обошла их стороной, побрезговала тупить ядерную косу о всякий мусор на карте. И теперь они медленно умирали. Единственное, что держало тут людей — привычка. Города привычки. Да, Малмыж был из них. К две тысячи шестьдесят восьмому году, когда этой дыре посчастливилось принять меня, здесь проживало не больше полутора тысяч голодранцев. Из примечательных мест в Малмалыже имелся едва живой спиртзавод и постоялый двор при местном питейном заведении — сердце города. Именно сюда и пожаловал Ткач.
Был вечер субботы. Кабак ломился от страждущих разбавить застоявшуюся кровь спиртом. Я подошёл к хозяину, заказал стопку и, оставив на чай два серебряных, попросил дозволения ознакомиться с гостевой книгой. Последней записью в полупустом журнале значился некто Сдравин-Охчинский Николай. Обладатель столь необычной фамилии и почерка Ткача оплатил комнату прошлым вечером, а съезжать собирался через трое суток. Весь день проторчал в номере. Вёл себя тихо. Продемонстрированный портрет разыскиваемого "врага общества" и ещё четыре монеты помогли хозяину проникнуться ко мне доверием и не препятствовать "вершению правосудия". Пока я шагал по коридору к указанным апартаментам, навинчивая ПБС на ствол, в голове всё крутилась эта дурацкая фамилия — Сдравин-Охчинский. Николай. Сдравин. Охчинский. Ни… До двери номера оставалось пять шагов, когда ноги, оказавшись сообразительнее головы, развернули меня на сто восемьдесят градусов и понесли обратно. Я влетел в первую же приоткрытую дверь, перемахнул через мертвецки пьяное тело на топчане и бросился в окно. Два взрыва, грохнувшие почти одновременно, превратили большую часть кабака в братскую могилу. Те, кто выжил, контуженные, в дыму и пламени, пытались выбраться из-под обвалившейся кровли. Искали любую щель, как тараканы на сковородке. Слепые, задыхающиеся, скребли ногтями по пылающему дереву и вопили, истошно вопили, пока огонь не спёк их лёгкие.
Да, Ткач умеет вдохнуть в серые будни искру праздника. Он был где-то поблизости. Я уверен. В этой дыре радиодетонаторов не достать. Значит, он пользовался обычным, электрическим. Крыльцо заминировать не сумел, слишком заметно. Иначе мои кишки в тот вечер падали бы на землю, словно бумажный серпантин. Наверняка, кинул провода через окно своего номера. Одна бомба в комнате, вторая снаружи, насколько проволоки хватило. Где-нибудь у противоположной боковой стены. А сам засел в брошенном доме по соседству. Так и вижу этого ублюдка, гладящего кнопку подрывной машинки, едва сдерживая семяизвержение.
Спасительное окно выходило на задний двор. Помню, как втемяшился башкой в жердь забора, раскроил себе бровь. Выбил доску и смылся. Ткач не мог меня видеть. Он должен был пребывать в полной уверенности, что я остался в той куче золы вместе с парой дюжин забулдыг. Он должен был расслабиться. Но этого не произошло.
Вторую попытку Ткач предпринял спустя четыре месяца, возле Перми.
То, что наймитская сволочь не утратила бдительности, стало понятно задолго до этого. И засаду я ждал. А потому предпочитал ходить нетореными путями, чуть в стороне от дорог, полей, степей, низин… Короче, ховался как мог. Время дорого, а шкура дороже.
К выдвижению в мёртвый город-миллионник я подошёл ответственно — разжился картой, опросил старожилов окрестных сёл на предмет тамошних достопримечательностей. Узнал много интересного. Так, например, оказалось, что в Перми до войны действовало с дюжину предприятий оборонной направленности. По ним-то и был нанесён главный удар — то ли три, то ли четыре полумегатонных плюхи, в разные части города, и одна полуторамегатонная в Индустриальный район, где, наряду с прочим, находились нефтегазоперерабатывающие заводы и другое химическое говнище в промышленных масштабах. Один бойкий дедок поделился воспоминаниями о рассказах отца, как тот, будучи пацаном, наблюдал после ядерного удара над Пермью жуткий огненный вихрь. Говорит, полыхнуло так, что всем селом по околицам пожары тушили. А на нефтеперегонном комбинате потом с неделю столб пламени до неба взвивался, пока Пермь догорала. Может и сбрехал его папашка, но район тот я на карте сразу заштриховал красненьким, решив не соваться, от греха подальше. Ещё одна полушка ухнула по Камской ГЭС, но в цель не попала, отклонившись на километр. Русло Камы в том месте, по слухам, заметно расширилось, а плотина ГЭС, хоть и сильно пострадала, стоит по сей день. На вопрос о переправах опрошенные заверяли, что западный мост, отмеченный на моей карте как отрезок шоссе Р-242, разрушен. Остальные же два моста находились в черте города, и к ним никто из моих собеседников не ходил, а с берега те было не разглядеть. Но одного знатока я всё же отыскал. Он клялся-божился, будто автомобильный мост, идущий из самого центра города, жив и вполне надёжен. Соврал сука. Видать, невзлюбил меня за что-то. Может, я был слишком настойчив в своих вопросах, к которым приступил после того, как оприходовал его миловидную дочурку и обчистил закрома? Нет. Если б я был действительно настойчив, то услышал бы чистую правду. В очередной раз убеждаюсь, что за милосердие люди склонны платить чёрной неблагодарностью.
А вот чего клещами вытягивать не приходилось, так это баек. Каждый норовил внести лепту в распространение самобытного фольклора.
Городские легенды есть везде. Даже в самом затрапезном городишке. Правда, чем он затрапезнее, тем и "легенды" мельче. В основном это побасенки о местных придурках, у которых переклинело в башке, и понеслась родимая: где больничку сожгли, где попа распяли, где чурку пришлого порвали лошадями, а где и вовсе без затей гулящей бабе подол на башке завязали да на муравейник посадили. Банальнейшая бытовуха со временем обрастает "зловещими" подробностями и превращается в легенду. Многие сойдут за анекдот.
Но в мёртвых городах бытовухи нет. Потому и легенды у них другие. Тёмные, завораживающие. Была такая и у Перми. По тому, как доверительно, в полголоса рассказчики делились своими изустными преданиями, можно было понять, что для них это не пустая болтовня.
Печальная история Перми, как и большинства городов почившей Российской Федерации, началась двадцать третьего июня две тысячи двенадцатого года. Несколько ракет заокеанского партнёра принесли ядерные боеголовки к расположенным по периметру города целям. Ударная волна, пришедшая с разных сторон, раздавила центр. А огненный шторм, родившийся на месте нефтеперерабатывающего комбината, довершил начатое, прожарив раскуроченное чрево столицы Урала. Но история была бы слишком скучна, завершись она этим. Нет, не так всё просто. До сих пор была лишь присказка, а легенда впереди. И начинается она вопросом: "Знаешь, почему в Перми так и не построили метро?".
— Грунт неподходящий?
— Хе-хе, грунт, — усмехнулся приютивший меня дедок, и цыкнул на жену-старуху, косо глянувшую, как благоверный в очередной раз наполняет стаканы самогоном. — Вот и начальство тамошнее людям так говорило, что, мол, река близко, воды там всякие подземные, плывуны… Ну, давай, пока не выдохлась. За души их грешные, — мы опрокинули, закусили, и дед, потрясая солёным огурцом, возобновил вещание: А на самом деле — чтоб ты знал — метро-то и копать уже некуда, потому как изрыто под Пермью всё! Да-да, — закивал он башкой, не обнаружив в моих глазах сияния веры. — А ты думаешь почему ещё? В городе мильён человек, и метра нету. Вокруг Казани что ль воды мало? Дохера её. А метро какое-никакое прорыли. Не-е, этими сказочками только детей тешить.
— Ну, и что же там, под Пермью?
— Да чего только нет! — оживился дедок, почуяв, что впервые за многие недели появился шанс присесть кому-то на уши и размять затёкший язык. — Целые производственные цеха! А промеж них туннели. Всё в едину сеть завязано, — изобразил он узловатыми пальцами хитросплетение дьявольских подземелий. — Тут на восток дорога одна есть интересная, хорошая такая, бетонка. До сих пор не развалилась. Так вот, идёт, значит, эта бетонка из города в лесок. Петляет там, петляет, и заканчивается возле неприметного домика. Коробок такой кирпичный о двух этажах. Наверху одно окошко, ставнями железными забрано. Ворота тяжеленные с дверцей, на манер гаражных. А в остальном — домик как домик, вроде котельной. Только почто же в лесу котельная? Не знаешь? А я тебе скажу, — дед прищурился и заговорил шёпотом: — Домик тот — верхний этаж. А внутри лифт здоровенный, что в самое логово-то их подземное и спускается. Во как!
